Они возвращаются: как корейские видеохудожники и режиссёры работают с темой памяти.

Многие современные художники — со всех концов мира — выбирают главной темой своего творчества память, личную, семейную или коллективную. Что вовсе не удивительно: без знания прошлого, его принятия, не может возникнуть и будущего. Алина Стрельцова рассказала о том, как современные корейские видеохудожники и кинематографисты работают с историческими сюжетами.

Может показаться, что фильм — это своего рода плач по вишнёвому саду, по древней культуре, которой больше нет. Однако в реальности отношения художника с историей своей страны гораздо сложнее. Например, в своих интервью художник часто упоминает труды Изабеллы Бёрд (по мужу Бишоп). Английская географ и путешественница, она посетила Корею в 1894 году, провела там три года и оставила подробные записки о культуре и повседневной жизни страны. Отважная женщина, объехавшая полмира, она, тем не менее, была представительницей колониальной державы и свысока смотрела на азиатов, которых считала дикими и жестокими. Вроде бы её взгляд пристрастен, ему нельзя доверять, да и обычаи, о которых пишет леди Бёрд, шокируют современных корейцев, но вот беда — множество важных подробностей о повседневной корейской жизни и культуре эпохи Чосон сохранилось исключительно в её записях. Вот так, — резюмирует художник Пак Чангён — корейская культура превратилась в своего рода призрак, монстра из прошлого: «Удивительно, что раньше западная культура была для азиатов чем-то шокирующим, а сейчас азиаты, встречаясь с собственной культурой, ужасаются ей».

«Тревога, которую я испытываю из-за своей оторванности от традиции, мешает мне контактировать с этой культурой», — продолжает художник. Очевидно, Пак борется с собственной внутренней экзотизацией корейского наследия и в итоге приходит к выводу, что эта традиция для него становится чем-то вроде призрака, который приходит к тебе в кошмарных снах, где нет логики, понятной дневному сознанию: ты предполагаешь, что эти призраки пытаются поговорить с тобой о чём-то важном, но уже не понимаешь о чём.

Хотя от них не осталось никаких следов, Камата собрал информацию о том, где они примерно находились и как могли выглядеть, и начал фотографировать камни, которые нашёл в тех местах и которые, вероятно, были свидетелями военных событий. Конечно, это, в первую очередь, отсылка к японским садам камней, но не только. На видео, снятом к проекту, художник обходит места, где, как он думает, располагались японские постройки, и проводит ладонями по их воображаемым стенам. Поскольку Камата посещал сохранившиеся крепости того же XVI века на острове Кюсю, на корейском побережье он со знанием дела ощупывает руками невидимые чайные комнаты и залы для приёма официальных гостей: художник как будто воссоздаёт своим телом исчезнувшую постройку и показывает, что пусть японская крепость и утрачена, в каком-то смысле она всё ещё стоит на корейской земле. Камата рассказывает нам, сколь дорого обошлась Корее борьба с Японией в XVI веке. И о том, что та война стала предысторией японской оккупации в веке ХХ-м.

Процессия мёртвых у художника О Юна идёт, вероятно, повинуясь призыву шамана. Туда же движутся мертвецы Пак Чангёна — на церемонию кормления. Во время artist-talk художник показывал видеозапись шаманского ритуала gut, где шаманка поёт: «Я накормлю тебя — ты накормишь меня. И дальше я уйду» — то есть после кормления мёртвых отсылают обратно. В этом есть большая мудрость, — считает художник. — Какой бы сильной ни была связь с прошлым, ритуал предназначен её разорвать. То есть Пак Чангён считает прошлое чем-то, что оторвано, отделено от тебя так жестоко, что приблизиться к нему невозможно. Но всё же он призывает мертвецов — или они приходят сами, потому что прошлое — даже то, которые ты не понимаешь, — необходимо, чтобы встретиться с тем, что происходит с тобой сегодня. Именно поэтому работа Citizen’s Forest посвящена вовсе не воспоминаниям о Корейской войне и не Крестьянскому восстанию XIX века — она создана в память о катастрофе парома «Севоль» в 2014 году. Паром шёл из города Инчхон на остров Чеджу. На борту находились в основном дети — ученики старшей школы «Танвон», которые в сопровождении учителей направлялись на экскурсию. Они собирались отпраздновать своё последнее школьное лето. Паром потерпел крушение, и погибли больше трёхсот человек: в основном подростки, а также несколько спасателей. В Корее до сих пор оплакивают погибших: я видела уличные мемориалы с фотографиями, перед ними проводились службы с участием буддистских священников и шаманов. Пак Чангён искал способ оплакать школьников и, вероятно, отпустить их. Но самое интересное, что он не смог сделать этого сам, ему понадобилась сложная система посредников: это и свиток О Юна, и народная живопись, которую использовал сам О Юн при создании своего свитка, и шаманский ритуал, и труды Фрейда. То есть художник как бы сообщает: нам нужна традиция, но у нас нет к ней прямого доступа. При этом неважно, как ты относишься к этой традиции, то, что она у тебя есть, делает тебя реально существующим, живым.

IV. Только у людей, которые готовы иметь дело с трудным прошлым, есть будущее. 

В 2024 году на 74 Берлинском кинофестивале был представлен корейский хоррор Exhuma режиссёра Чан Джэхёна, вышедший в российском прокате с не слишком удачным названием «Проклятие „Зов могилы“». Это история о том, как группа специалистов по работе с потусторонним миром берётся за сложный, зато прибыльный заказ. Дело в том, что в богатой корейской семье родился ребенок, который страдает какой-то неизвестной докторам болезнью. Вскоре взрослые начинают догадываться, что причина тому — беспокойный мертвец, прадед новорожденного, чью могилу родня ни разу не навестила. И когда группа шаманов и геомантов раскапывает эту могилу, оттуда вырывается голодный прадедушка и начинает выкашивать всю свою неблагодарную родню. Кажется, что перед нами более-менее стандартный сюжет, подходящий для любителей хорров, но скучноватый для всех остальных. Между тем, фильм получил множество номинаций и наград на самых разных смотрах азиатского кино, обогнал в прокатных сборах «Паразитов» и «Поезд на Пусан» и собрал лучшую кассу в Корее за 2024 год. Посмотрев фильм, я обнаружила, что он только притворяется тривиальным хоррором, а на деле поднимает все те же вопросы, что интересуют художника Пак Чангёна. И судя по реакции корейских зрителей, они хорошо поняли, о чём он, и тема им чрезвычайно интересна.

Кое-как справившись с разгневанным духом, герои понимают, что то был всего-навсего верхний слой: могила глубокая, там ещё много всего похоронено — буквально всё то, о чём страна пытается забыть. Угомонив мертвеца, самый опытный из группы эзотериков, господин Ким Сандок, обнаруживает, что в могиле лежит ещё один гроб, ещё страшнее и старше, обмотанный железными цепями. Коллеги уговаривают геоманта забросить это дело, понятно, что в таком гробу никого доброго и хорошего похоронить не могли. Лучше опять засыпать землёй, забрать гонорар и сделать вид, что мы ни при чём. Но Ким Сандок вспоминает старую легенду о том, что японские войска якобы зарывали железные колья в корейские горы, чтобы их ранить. Горы ведь — это живые существа, и они теперь покалечены. Пока колья не вынуть — раны земли не залечить, то есть людей, которые живут на этой земле, не ждёт ничего хорошего. Соответственно господин Ким уверен, что в могиле зарыт один из таких железных колов, возможно, последний, а в гробу — дух, который охраняет закопанное. У Ким Сандока скоро выходит замуж дочь, и он говорит, что по этой земле предстоит ходить его внукам. Поэтому раны нужно лечить, и прошлое придётся поднимать на поверхность. И вот он собирает группу супергероев-эзотериков, которым очень не хочется лезть в могилу, но они же супергерои — и они берутся за дело. Вместе они достают пятисотлетний гроб. Но кто же там?

Тем не менее, демонический самурай, выйдя из могилы, действительно, сообщает, что он живой бог и что он убил 10 000 самураев (именно столько Хидэёси уничтожил в битве при Нагасино, одном из важнейших сражений в японской истории). Пусть сам он никогда не ступал на землю Кореи и формально никак не мог быть там похоронен, его решение отправить войска стало началом огромной цепочки событий, которая определила многое в судьбе страны. То есть земля хранит память о нём, в этом смысле он до сих остаётся в Корее. Пока шаманка отвлекает мертвеца, остальные герои копают могилу, ищут железный кол — и ничего не находят. Господин Чхве в отчаянии. Мертвеца долго не удержать, он возвращается, и тут геомант понимает — что этот похороненный в корейской земле самурай, он и есть тот самый японский кол. Это, конечно, снова метафора.

Режиссёр Чан Джэхён обнаруживает корни нынешнего политического противостояния в очень давней истории, дух Хидэёси жив, земля разделена и ранена, никаких других железных колов не требуется. И только у людей, которые готовы иметь дело с этим прошлым, поднимать мертвецов, раскапывать могилы, есть будущее в Корее. Неслучайно фильм завершается свадьбой дочери Чхве — она уже с животом: речь идёт о будущем страны. Думаю, читателю давно уже ясно, почему фильм Exhuma собрал 90% всех кассовых сборов именно у себя на родине: корейцам очевиден его подтекст, например, они знают, что все четверо главных героев носят имена борцов за независимость Кореи, а глава богатой семьи — японской информантки. Проблема в том, что всем зрителям всех остальных стран хоррор кажется не слишком внятным и недостаточно пугающим для коммерческого проекта. Тем не менее, мне представляется, что фильмы и художника Пак Чангён, и режиссёра Чан Джэхён могут многому научить и нас.